Публикации

Январь — месяц тягучий, томный; голова в январе набита ватой, как старинный Дед Мороз, что всё ещё стоит под ёлкой. Разбирать ёлку не хочется, не хочется и выползать из зимней спячки, вылезать из берлоги. Потому что до этого был декабрь, с его всегдашней беготнёй, спешным доделыванием дел (интересно, а что случится, если вдруг не доделаешь?), пробками, поздравлениями, «итогами года».

Вот Денис Осокин когда-то писал, что в декабре нужно не работать, а ходить по рынкам и разглядывать всякую снедь, сходить с ума — от запахов квашеной капусты, солёных огурцов, ещё чего-то; не спешить. Я тоже всякий раз загадываю, что уж следующим-то декабрём обязательно приторможу, буду всё делать медленно, отложу все дела. Но так, конечно, не получается. Это как у туроператоров — в середине декабря самые низкие цены на путёвки — ибо кто куда поедет в ту пору, когда надо «закрывать год»! Вот и я никуда не еду, а тоже, как и все, суечусь.

Правда, в последнее время мне кажется, что в декабре — да-да, именно в декабре — открывается дверь между двумя мирами. Это не только моё наблюдение, но одно дело прочитать у кого-то, а другое — точно чувствовать и знать, что так оно на самом деле и есть. Этим декабрём я получила дедушкино письмо. Пятьдесят лет назад он написал ответ своему читателю, а читатель Бог знает сколько берёг письмо, и вдруг нашёл меня через Интернет и отправил письмо мне — в Казань из Омска. 28 декабря исполнился сто один год со дня рождения дедушки. Мне писали папины дипломники (папы нет уже семнадцать лет, а тринадцатого декабря был день его рождения) — откуда-то с Украины, и звонили бабушкины подруги (её нет десять лет, и ушла она тоже — в декабре) — откуда-то из другого измерения, ведь им должно быть уже около ста; прямо в руки шли нужные книги; случались невозможные встречи; я была на похоронах некогда очень близкого человека, а потом всю ночь разговаривала с ним во сне, и он шутил, а я цитировала цветаевское: «как я вам хорошеть до старости клялась, и просыпала соль...» Я ему и в самом деле это пообещала, а он сказал, что будет — оттуда — за этим следить.

И вот дверь закрылась — январь. Праздники съели добрую половину месяца, в которую, по идее, нужно было заканчивать с рефлексиями и подведением итогов, и составлять планы на будущее. Хотя вот во всяких учреждениях планы были составлены ещё задолго до... Есть они и у меня — перевернуть, наконец-то, мир, закончить неначатый роман, построить музей. Я даже знаю, что все они сбудутся, мне об этом шепнули, когда ещё можно было заглянуть за Дверь. Но вот чего бы мне ещё очень хотелось — это не из области планов, а скорее из области чувств — чтобы в новом — и во всех последующих годах — и я, и все остальные — успевали бы сказать нашим близким заветное ещё до того, как они окажутся за той самой дверью. Чтобы потом не ждать, когда она приоткроется, и мы им скажем: «люблю!» — а говорить сейчас. Такая банальная мысль, сто раз озвученная поэтами (все эти «давай сейчас его вернём, пока он площадь переходит» и «жизнь прошла как не было — не поговорили»), прописная истина, но ведь как часто мы её забываем... И не возвращаем, и не говорим, и корим себя... Может быть, не у всех так, но у меня точно. Сколько их было — отложенных (и навсегда несостоявшихся) встреч, незаконченных разговоров, ненаписанных писем... Как потом горько, как не хочется даже близко подпускать к себе удушающие, тяжёлые раздумья, а всё ж таки никуда от них не деться, ибо куда денешься от себя?

И вот этим январём — поверх всех планов по переустройству мира — я выделяю главное: говорить, говорить, говорить всем тем, кого любишь — что любишь. И тем, кто рядом, и тем, кто не очень. Отыскать их всех и сказать. Даже тем, кому очень стесняешься, и тем, с кем давно не общались, и тем, кто и так, казалось бы, знает — всё равно сказать. Обязательно. Не когда‑нибудь, а прямо сейчас. Это очень сложно — но я постараюсь, мои любимые читатели.

• "На деревню, к дедушке"
• Ул утлар беркайчан да сүнмәс!
• Двадцать семь. Успеть сказать, пока не поздно